Но, полагая так, ты ошибаешься: в Пентесилее все иначе. Ты идешь часами и не понимаешь, в городе уже ты или еще нет. Подобно озеру в низине, которое, растекаясь, образует топь, Пентесилея этакой кашицей растеклась вокруг на мили: отвернувшиеся друг от друга бесцветные дома средь колких пустошей, дощатые заборы, навесы, крытые железом. Временами, увидав, что жалкие фасады выстроились вдоль дороги - низенькие вперемежку с высоченными, как выщербленная гребенка, - думаешь: ну наконец-то город стягивает свои звенья. Но затем, шагая, видишь снова пустыри, за ними проржавелое предместье - мастерские, склады, бойня, кладбище, ярмарка с каруселями, - и улица с убогими лавчонками, которой ты было пошел, теряется среди облезлой пустоши.
Коль спросишь ты у встречных: "Где Пентесилея?", те ответят жестом, означающим не то: "Вот здесь", не то: "Вон там", не то: "Вокруг", а то и: "С противоположной стороны".
- Так где же город? - снова спросишь ты.
- Мы приезжаем сюда утром на работу, - говорят одни. Другие:
- Мы возвращаемся сюда лишь на ночь.
- А город, где живут?
- Наверное, - отвечают, - там, - и одни указывают на скопление тусклых многогранников у горизонта, другие - на призрачные крыши за твоей спиной.
- Значит, я прошел и не заметил?
- Нет, попробуйте еще пройти вперед.
И ты шагаешь от одной окраины к другой, пока не наступает время покидать Пентесилею. Ты спрашиваешь, как выйти из города; опять проходишь через россыпь пригородов; вечереет; загораются окошки - где пореже, где погуще.
Прячется ли узнаваемая и незабываемая, если ты хоть раз в ней побывал, Пентесилея в какой-то складке или котловине этого расплесканного округа, или она - периферия самой себя, и центр ее повсюду, ты уже отчаялся понять. Теперь тебя одолевает более мучительный вопрос: возможно ль оказаться вне Пентесилеи? Или сколько бы ты от нее ни удалялся, только переходишь из круга в круг, по-прежнему в ее пределах?