У путешественников, побывавших в Дзирме, остаются в памяти вполне отчетливые картины:
негр-слепец, орущий посреди толпы; безумец на карнизе небоскреба; девушка, выгуливающая
пуму на поводке. На самом деле средь слепцов, постукивающих палкой по булыжникам,
немало чернокожих, в каждом небоскребе сходит кто-нибудь с ума, все сумасшедшие
стоят часами на карнизах, и не сыщешь пумы, выращенной не по прихоти девицы. Город
избыточен: он многократно повторяет сам себя, дабы хоть что-то отложилось в памяти.
И я был в Дзирме; в памяти моей остались дирижабли, пролетающие мимо окон, улочки,
где в специальных заведениях делают татуировки морякам, и поезда подземки, полные
толстух, изнемогающих от духоты. Но спутники мои клянутся, будто видели всего
один паривший среди шпилей дирижабль, одного татуировщика, раскладывавшего на
табурете иглы, тушь и трафареты, и единственную бабищу, которая обмахивалась,
стоя в тамбуре вагона. Память избыточна, она умножает знаки, чтобы город запечатлелся
как живой.
